— Как понимать «легка в общении»? — спрашивает Бергер.

Шандонне неопределенно пожимает плечами и снова берет пепси. Неторопливо потягивает из соломинки.

— Знаете, я бы еще выпил. — Протягивает кому-то стаканчик, который тут же принимает у него «темно-синий рукав». Джей Талли. Шандонне вслепую шарит волосатой рукой по столу в поисках пачки сигарет.

— Что вы имели в виду, когда сказали, что Сьюзан была легка в общении? — повторяет вопрос Бергер.

— Уговаривать ее не пришлось. Она с готовностью подошла к моему столику и села. Мы очень мило поговорили.

Не узнаю его голоса.

— О чем вы разговаривали? — спрашивает Бергер.

Шандонне снова притрагивается к повязке на глазах, а я представляю этого пугающего человека с телом, обросшим длинными волосами, который сидит в общественном заведении, ест изысканную пищу, пьет дорогие вина и снимает женщин. В голове проносится чудная мысль: уж не предполагал ли он, что его собеседница покажет эту запись мне? Интересно, на кого рассчитаны итальянская еда и вино? Он что, меня поддразнивает? Что ему обо мне известно? Да ничего, уговариваю я себя. С какой стати этому человеку располагать подробностями из моей личной жизни? Теперь он рассказывает, что за обедом они со Сьюзан Плесс беседовали о политике и музыке. Бергер задала вопрос, был ли он осведомлен о занятиях своей новой знакомой. Тот ответил, что, по ее словам, Сьюзан работала на какой-то телестудии.

— Я сказал: «Так значит, вы знаменитость», — и она засмеялась, — вспоминает Шандонне.

— Вы когда-нибудь видели ее по телевизору? — спрашивает Бергер.

— Я не часто смотрю телевизор. — Он неторопливо выдыхает дым. — Разумеется, теперь я вообще ничего не смотрю. У меня повреждены глаза.

— Отвечайте на поставленный вопрос, сэр. Я не спрашивала, часто ли вы смотрите телевизор, я спросила, видели ли вы по телевидению Сьюзан Плесс.

Усилием пытаюсь припомнить его голос, и тут же ледяная волна страха захлестывает тело, руки начинают дрожать. Это говорит совершенно незнакомый человек. Его голос нисколько не похож на тот, что я слышала. «Полиция. Мэм, нам поступил звонок, что возле вашего дома замечена подозрительная личность».

— Не припоминаю, чтобы я видел ее по телевизору, — отвечает задержанный.

— Что произошло потом? — спрашивает Бергер.

— Мы ели, пили вино. Я предложил ей куда-нибудь прогуляться и продолжить ужин с шампанским.

— Куда-нибудь — это куда? Где вы остановились?

— В отеле «Барбизон», под вымышленным именем. Я совсем недавно приехал из Парижа и находился в Нью-Йорке всего несколько дней.

— Под каким именем вы зарегистрировались в отеле?

— Не припомню.

— Как расплачивались?

— Наличными.

— А по какой причине вы прибыли в Нью-Йорк?

— Я был страшно напуган.

Марино, уже здесь, в моем конференц-зале, невольно ерзает и с отвращением фыркает. Он снова принимается комментировать:

— Держитесь за стулья, народ. Сейчас начнется самое интересное.

— Напуганы? — голос Бергер на кассете. — Чего вы боялись?

— Тех, кто на меня охотится. Правительства вашей страны. Вот в чем кроется настоящая причина происходящего. — Шандонне в который раз касается повязки, теперь свободной рукой; в другой — сигарета. Дым колечками вьется над его головой. — Меня используют... использовали с самого начала, чтобы подобраться к семье. Из-за всех несправедливых слухов о моих родных...

— Погодите минуту, — перебивает Бергер.

Краем глаза замечаю, что капитан сердито качает головой. Откидывается на стуле и складывает на раздутом животе руки.

— Напрашивались? Получите, — бормочет он; могу лишь предположить, что это относится к Бергер, которой, по его мнению, вообще не стоило разговаривать с Шандонне. Ошибочка вышла. Теперь от записи больше вреда, чем пользы.

— Прошу вас, капитан, — настоящая Бергер в комнате деловито обращается к полицейскому, а тем временем на пленке звучит следующий вопрос:

— Сэр, кто вас использует?

— ФБР, Интерпол. Может, даже ЦРУ. Точно не скажу.

— Ну да, — саркастично гнусавит Марино из-за стола. — Жаль, что об АТФ ничего не слышал, а то бы он и их туда приписал.

На этот раз прокурор смолчала, решив попросту игнорировать выходки капитана. На кассете она продолжает допрашивать Шандонне. Тут ярче проявляется ее непреклонная натура.

— Сэр, я хочу, чтобы вы понимали, как важно для вас именно теперь говорить правду. Вы понимаете, что в ваших же интересах быть со мной совершенно откровенным?

— Я говорю правду, — смиренно отвечает тот. — Вам это покажется невероятным, но все здесь происходящее замешено на чьем-то неприятии моих родных. Во Франции нашу семью знают все. Наши предки много столетий жили на острове Святого Людовика, и тем не менее кто-то породил слухи, будто мы имеем некое отношение к организованной преступности; нас считают чуть ли не мафиози. А это неправда, злой вымысел. Хотя тут-то и начинается путаница: я никогда не жил с ними.

— Однако вы принадлежите к этому могущественному клану. Кто вы им? Сын Тьерри Шандонне?

— Да.

— У вас есть братья или сестры?

— У меня был брат, Томас.

— Был?

— Да, он мертв. И вам это прекрасно известно. Поэтому я здесь и оказался.

— Чуть позже мы вернемся к данной теме. А сейчас давайте поговорим о вашей семье в Париже. Вы хотите сказать, что не живете с ними и никогда не жили?

— Никогда.

— Почему так вышло? Почему вы никогда не жили со своей семьей?

— Зачем им такой? Когда я был совсем маленьким, они платили одной бездетной паре, которая обо мне заботилась. Чтобы никто не знал.

— О чем именно?

— Что я сын монсеньора Тьерри Шандонне.

— Зачем вашему отцу понадобилось скрывать, что вы его сын?

— И вы, глядя на меня, смеете задавать такой вопрос? — Он гневно сжимает губы.

— Я только спрашиваю. Почему ваш отец скрывал, что вы его сын?

— Ну хорошо. Сделаем вид, что моей наружности вы не заметили. Очень мило с вашей стороны. — В его тоне угадывается издевка. — Я страдаю серьезным наследственным заболеванием. Близкие меня стыдятся.

— Где живет та бездетная пара? Те, кто, по вашим словам, заботился о вас?

— Quai de l'Horloge [15] , очень недалеко от Conciergerie [16] .

— От тюрьмы? От той, где держали Марию Антуанетту во время Французской революции?

— Conciergerie — знаменитое местечко. Тамошняя достопримечательность. У меня складывается впечатление, что люди получают особое удовольствие от тюрем, камер пыток, обезглавливания. Особенно американцы. Я же никогда не питал тяги к насилию. А вы меня убьете. Запросто. Штаты на все способны: вы всех убиваете, всех кого не лень. Это часть одного большого плана заговора.

— А где именно в Quai de l'Horloge? Мне казалось, что весь квартал занимают Palais de Justice [17] и Conciergerie. — У Бергер восхитительное произношение, как у человека, знакомого с Францией с детства. — Да, есть и жилые здания, из дорогих. Вы хотите сказать, что ваши приемные родители жили именно там?

— Очень неподалеку.

— А какую фамилию они носили?

— Жобо, Оливер и Кристин. К сожалению, их нет в живых. Уже много лет.

— Чем они занимались? Кем были по профессии?

— Он был boucher [18] . Она — coiffeureuse [19] .

— Мясник и парикмахер? — Бергер явно не верит ни единому его слову и знает прекрасно, что он морочит нам всем головы. Жан-Батист — сам мясник и страшный сон парикмахера.

— Да, мясник и парикмахер, — подтверждает тот.

— Вы когда-нибудь виделись со своим семейством, с Шандонне, пока воспитывались у тех людей, живших неподалеку от тюрьмы?